Баал вздрогнул.
– Моя. Женщина, – зарычал зло. – Моя.
– Пришло. Время.
– Пришло. Не сейчас. Придет.
Смерть молчала.
Раньше он формировал такие Коридоры сам, но вели они не в Вечное, а создавали ходы между мирами – если Алька в такой шагнет, ее не вытащить, не удержать.
– ОТДАЙ!
Ему показалось, или же за его плечом кто-то встал? Защитник? Светлый Ангел? Может быть… Он видел его раньше, однажды. Может быть, мерещится; Регносцирос не отрывал от Смерти взгляд – знал, что та сразу же уйдет.
– Дай. Ей. Выбрать!
Действительно. Теперь Смерть смотрела на кого-то другого, стоящего позади него – из-за спины лился яркий свет. Ответила нехотя, ему показалось, со скрытой ненавистью.
– Пусть. Выбирает!
И веревочка, держащая маленькую светлую душу, пропала.
– Демона. Не выберет, – прошелестела Смерть мстительно. – Нет.
– Посмотрим.
И он вздрогнул. Потому что Алька – то, чем она теперь была, – повернулась и посмотрела на него. На него, состоящего из белого и черного, его, как переплетение светлого и мрачного, со всем внутри добром и злом – настоящего Баала. Теперь она видела его без масок, без кожи, без тела – таким, каким он на самом деле был, – Баала-получеловека, Баала-демона. И больше всего он боялся, что, увидев его – Баала-урода, – она ни за что не шагнет в его сторону.
Щит спасал от кошек, от «жрал», от любых тварей Равнин, но он не спасал от дождя, который теперь лил с неба в полную силу. Дождь мочил кольчугу, проникал сквозь звенья, заставлял мышцы судорожно сокращаться. Дождь стучал по крыше и залитому теплым желтым светом подоконнику; из-за стены бубнил телевизор:
– …кто же победит в полуфинале акробатических состязаний, мы с вами узнаем уже в пятницу, в шесть часов на том же самом канале. А сразу после рекламы вас ждет очередная серия шоу «Битва за престол» – не переключайтесь…
Лязгали от холода зубы, тряслись ладони.
Баал прижимал к себе мокрую темноволосую голову – гладил спутанные, залитые кровью пряди и утирал смешанные с дождем слезы.
Алька дышала – у нее снова был пульс.
Он, как больной, как самый настоящий неврастеник, за час несколько раз заходил к ней в спальню – проверял, есть ли пульс. Ужасался, что войдет в следующий раз, а его – призрачного биения под кожей – снова нет.
Пульс был.
Был.
Живая.
И лишь после очередной проверки позволил себе выйти на крыльцо – сел на ступени, оперся спиной на столбик перил, вытащил из нагрудного карманы сигареты. Закурил. Долго смотрел прямо перед собой – не на двор, не на туман или сарай – смотрел внутрь себя, вспоминал.
Она выбрала его – он до сих пор не верил. Выбрала его – Баала. Долго смотрела на него там, изучала, пыталась узнать, а потом… двинулась в его сторону.
И Смерть зашипела с презрением:
– Человек. Выбрал. Демона?
– Человек. Выбрал. Человека.
И он обнял Альку. Всем черным и белым, что было в нем, всем своим существом – своей душой. И принялся выстраивать для нее новый Коридор.
А кто стоял за спиной? Он до сих пор не знал, не повернулся, но теперь мысленно отправил ему – своему защитнику – спасибо. И благодарил долго, искренне, от сердца. А все потому, что здесь, уже не под стылым дождем, а на сухих ступенях крыльца, с живой Алькой в спальне, он чувствовал себя новым. …Чистым.
Впервые в жизни в нем что-то щелкнуло настолько, что слетело внутреннее к себе презрение, и появилась вера в хорошее.
А она, наверное, и не вспомнит. И пусть. Пусть никогда не помнит, что Смерть пыталась в неурочный час прибрать ее к рукам. Пусть не помнит, как шла за ней, как близко находилась к финальной черте, как выбрала его после.
Помнит он. И всегда будет помнить – это главное.
Смешно, но Баал за всю жизнь – прошлую и будущую – не верил и не поверил бы ни одной женщине – не смог бы. Ни словам, ни клятвам, ни заверениям. И никому не дал бы шанса. Ибо он попросту не был способен верить в то, что достоин любви, не смог бы ни в чем себя убедить.
А она смогла. Женщина, что увидела его без маски, без кожи, без лица и без тела. Женщина, которая увидела его душу и шагнула навстречу.
Алька.
Его Алька.
Дрейк позвонил в полночь, и разговор вышел странным, необычно коротким.
– Баал, ты уже сутки не появлялся на работе. Не думаешь, что нам стоит поговорить?
– Думаю.
– Подъедешь ко мне?
Регносцирос нервно сглотнул – он не любил перечить Начальнику, никто не любил, – но попросту не мог ответить согласием.
– Не могу.
На том конце помолчали.
– Хочешь, чтобы к тебе подъехал я? Объяснишь мне все?
– Да. Объясню. Подъезжай.
– Хорошо, скоро буду.
И он принялся ждать разговора, который откладывал так долго.
Они устроились в тесной и полутемной гостиной – Дрейк на диване, Баал в кресле. Ни вина, ни дружеских жестов, ни разговоров о погоде – уже давно миновали стадию наигранного вранья. Дрейка Дамиена-Ферно Баал, как ни странно, считал кем-то вроде отца – защитником, помощником, другом, наконец. Хотя, Дрейк, наверное, никому и никогда не был другом.
Но ему он мог доверять.
– Она выбрала меня там, между мирами, – рассказывал он хрипло после того, как показал Начальнику спящую Альку. – Выбрала, Дрейк. Никто бы не выбрал, а она – да.
Тишина. Долгая, длинная, томительная.
Регносцирос маялся – знал, что нарушил множество правил. Дергался оттого, что собирался нарушить еще.
– И что? – спросил, наконец, человек в кресле. – Что будет дальше?