– Баал…
– Аля…
Он никогда не звал ее коротко и ласково; горло сжал спазм.
– Баал… Все будет хорошо.
– Не будет. Все, что произошло между мной и тобой, это…
– Ошибка?
В этом слове прозвучал весь всколыхнувшийся внутри ужас. Нет, только не это, она – Аля – не «ошибка». Быть такого не может.
– Исключение из правил. Которого не должно было случиться.
– Если случилось, значит, должно было, – возмутилась с жаром.
– Нет.
– Почему?
Тишина.
– Почему? Почему? Почему?
Баал повернулся и посмотрел так тяжело, что ей показалось, что на плечи лег заполненный цементной крошкой мешок.
– Я – демон.
Несколько секунд она переваривала эти слова – выражение лица растерянное, в глазах пустота.
– Что это значит? – спросила, наконец. – Ты ешь людей живьем?
– Нет.
– Душишь младенцев?
– Нет. Ни одного еще не задушил.
– Ты постоянно что-то разрушаешь? Ломаешь? Портишь?
Баал вздохнул – от ее предположений ему хотелось грустно улыбаться; Алеста явно сравнивала его с существами, которых видела на Равнинах. До того демонами она считала именно их.
– Скорее, строю.
Ему вспомнился сарай и забор. Хоть и покосившийся, но поставленный своими руками.
– Тогда что это значит – «я – демон»? Ты проводишь какие-то сектантские ритуалы?
– Нет.
– Портишь людям жизнь?
– Нет.
– Делаешь их хуже?
– Не хуже, чем они уже есть.
Аля жевала губы и напряженно размышляла – собственным поведением она напоминала ему не то прокурора – «как давно вы занимаетесь разбоями и криминалом?», – не то адвоката – «мы сумеем вас защитить, если выясним, что вы невиновны». О да, сейчас она пыталась выяснить степень его виновности, пыталась переложить это на себя, на «них» – их совместную жизнь, мечты о которой – он видел – уже плескались в ее глазах.
И вместо злости или страха, его топила нежность. Она старалась выяснить и понять для себя его изъян не для того, чтобы оттолкнуть или обвинить, а для того, чтобы жить с этим.
Она пытливо смотрела на него, а он в пол.
Да, легкого разговора не выйдет – эта женщина так просто не сдастся.
Баал не мог понять, рад он этому или нет.
Они переместились на кухню.
Полумрак, в углу жужжит холодильник, и больше ни звука, если не считать бьющуюся о стекло муху. Поверхность плиты источала запах вчерашнего жира – с утра ее никто не включал.
– Объясни мне.
Ее голос впервые звучал требовательно, как будто Алеста уже имела на него права.
«Жена, да и только».
– Объяснить что?
– Ты – демон. Что это значит?
– Что мой отец был демоном.
– А мать?
– Мать – человеком.
– Значит, ты демон только наполовину?
– Да.
– И что? В чем заключаются твои обязанности как демона?
– Доставлять души людей в ад.
Аля умолкла. Подошла к холодильнику, достала оттуда морс, не спрашивая, хочет ли он пить, разлила в два стакана – она всегда все делила на двоих – ему это нравилось.
Села перед ним за стол, отпила вишневого напитка, утерла губы, спросила жестко, как протрезвевший полицейский-алкоголик:
– И что, много уже доставил?
– Пока ни одной.
И, глядя на ее вытянувшееся от удивления лицо, Регносцирос улыбнулся.
Он видел, что она готова запереть его в комнате, на чердаке или в подвале, чтобы он, наконец, заговорил. Чтобы не тянуть наружу по слову, а чтобы все сразу, чтобы информации хватило, чтобы ей удалось, наконец, сделать окончательный вывод – «быть или не быть».
И он не стал противиться – в конце концов, ждал этого разговора сам. А степень открытости? Да пусть знает все, без утайки. Он и так уже открылся настолько, что не спастись. Стоит ли пытаться?
– Алеста, – начал он со вздохом, – как я тебе уже сказал, я – демон. Да, демон наполовину. Потому что родился в далеком от этого мире, от обычной человеческой женщины. Я должен был сказать тебе сразу, но не думал…
«Не думал, что все зайдет так далеко, что этот разговор вообще понадобится».
– Как это случилось?
– Что? Что я родился?
– Расскажи мне все с самого начала и по порядку.
– Все? Зачем тебе?
– Надо.
И угрюмое выражение лица, не растерявшее решимость.
– Все-все?
– Да. И без утайки. Я пойму.
Может, и не поймет. Но постарается; мысль утешала.
Он начал с самого начала – с собственного детства. Рассказал о том, как и от кого родился, как рос, как жил и где, о матери. О том, что та не умела или не хотела его любить, о том, как наказывала, как наказывали другие – за то, что другой, за то, что видел человеческие чувства, за неконтролируемые эмоции, за вспышки гнева, за неумелое желание исправиться, стать таким, «как все».
– А я не мог быть, как все, понимаешь? Не мог, потому что жила во мне чернота, жажда мести, заложенная изначально отцом внутри лютая ненависть против человечества.
– Но ты не ненавидишь людей.
– Я их и не люблю.
– Но ты отказался быть таким, как «он».
Она имела в виду отца.
– Да, отказался. Только что толку? Любить людей я больше не стал.
– Но ты не позволил взять злобе верх.
Она верила в него. Истово, до конца. А он сидел, смотрел на собственные руки и почему-то чувствовал себя старым и больным.
– Знаешь, что у меня в подвале? – спросил после паузы устало.
– Нет. Ты приказал, и я туда не ходила.
– А я тебе скажу – там Портал. На Танэо, в твой мир. Тот самый, через который я туда попадал. Знаешь, для чего он?