Путь к сердцу. Баал - Страница 64

К оглавлению

– А если я свой постой отрабатывать буду?

– Чем? Жратвой?

– Уборкой, заботой, любовью.

Желваки на квадратных и небритых челюстях напряглись, недобро поджались губы. Даже воздух в кухне похолодел.

«Вот так всегда…»

– В понедельник я должен отдать данные. Поскрипи мозгами.

– Хорошо, – ответили ему смиренно, – поскриплю.

* * *

До самого вечера Аля изнывала от вопроса, пойдет ли этим вечером Баал на озеро? Двинется ли следом, если она вновь отправится на берег? И как сделать, чтобы он ее заметил? Не подойдешь ведь, не скажешь: «я пошла купаться, в кустах постоять не хочешь?», не позовешь с собой так, чтобы не вульгарно.

А позвать хотелось.

Чтобы снова пришел, чтобы смотрел,… трогал.

Алькин мозг мутился и плавился от грешных мыслей. Все, – как бы сказала Ташка, – она целиком и полностью «запала», а если быть точным – пропала. Изводится от тоски по мужику, который не желает сближаться. Уже изошла вся на пар, «изослалась» любви, издергалась душой и телом от приходящих на ум картин, от желания воплотить хотя бы одну из них наяву; чувствовала: в этот раз будет не так, как с Нилом, будет… здорово, по-настоящему. Хотя бы потому, что трепещет, а не молчит сердце, потому что бурно реагируют гормоны.

Залипла.

И потому Алеста несколько часов занималась клумбой у дома: выдергивала из земли сорняки, высаживала рядком голубые цветочки – зачем? Да просто так, чтобы занять руки, чтобы отвлечь мысли. Потом мела крыльцо, готовила, бегала в спальню, чтобы постоять за занавеской, посмотреть на почти что ненавистный (потому что недостижимый) обнаженный мужской торс.

Ну, нельзя же, в самом деле, быть таким привлекательным? Необузданным, диким – не в плане интеллекта, но внешне. Дерзким, сексапильным, жарким; Любовь лилась из нее, как лава из прожженного жаром ковша.

«Подумаешь, потоком больше, потоком меньше – сама начала этот эксперимент, сама же на него и попалась».

А после обеда Баал куда-то уехал. Не сказал ничего, даже не посмотрел в ее сторону – сходил в душевую, поел, переоделся и хлопнул дверцей машины.

У-у-у.

От «нетерпячки» и возбуждения у нее потели ладони. А еще чесались шея, щеки, и зудело все, что выше юбки, и все, что под ней. Впервые за всю свою жизнь Аля испытывала то, чего никогда не испытывала раньше, – влечение, желание, страсть. И если подобное, глядя на ребят в загоне, каждый раз испытывала Хельга, то теперь (в кои-то веки) Алька прекрасно понимала сестру – мало того, не просто понимала – поддерживала. Она бы и сама сейчас взяла за ручку такого, как Баал, и отвела бы его к мягкой постели, разложила бы на простынях и перепробовала бы все, чего не разрешала попробовать себе раньше.

«А он грудь мою потрогал и ушел».

Внутри клокотал протест против текущего положения вещей.

Она должна его заинтересовать, должна сделать так, чтобы он испытал то же самое – нестерпимый жар в теле и мыслях.

И она справится – он увидит, – она найдет метод.

Часом позже отвлекла соседка, которая принесла в пластиковом ведерке крыжовник.

– Эй, твой, поди, не возит такое?

Алеста удивленно покачала головой.

– А у меня кусты за домом растут. Я давно еще высадила, думала, не приживутся, а прижились. Только ягоды много, куда девать не знаю. Возьмешь?

Аля взяла. А потом долго глядела соседке вслед, думая о том, что той, наверное, очень хотелось поговорить, раз пришла, несмотря на отсутствие белой наволочки на заборе.

«Интересно, они общаются? И если да, то насколько тесно?…»

Додумать не успела; едва гостья скрылась из вида, как заурчал мотор – приехал Баал и новые доски для сарая; вновь застучал молоток, весело зажужжала пила; веселее стало и на сердце.

Вечер навалился душный, обволакивающий, безветренный – самое оно для купания.

Она как раз разглядывала сложенную кучей черепицу – темно-красные глиняные плитки, которые прибыли сегодня вместе с новыми досками и которыми собирались крыть крышу сарая, – когда на крыльце, отужинав, показался и сам хозяин.

С распущенными волосами, с перекинутым через плечо полотенцем, в свободно подвязанных широких штанах и с зажатым в руке бутыльком шампуня.

У Алесты екнуло сердце.

«В душевую? Или к озеру? В душевую? К озеру?»

Пусть бы к озеру, пусть бы на берег, только бы не в тесную кабинку за занавеской…

Когда широкоплечая фигура миновала вход в узкую пристройку (не свернула в душевую! Не свернула! Не свернула!), сердце пустилось выбивать такой бешеный галоп, что затеснило грудную клетку.

Недолго думая, Аля отложила черепицу, подобрала юбку и, стараясь не шуметь, побежала следом.

Вот они и поменялись ролями – сексапильный мужчина в воде, а она в кустах. Смотрит на озеро, затаив дыхание, замерев, полностью позабыв, как двигаться и как думать.

Она умирала и возрождалась. Наблюдала за темноволосой головой, за мощными размеренными гребками, за тем, как расслабляются и прорисовываются на плечах выпуклые мышцы – горела, плавилась и знала одно наверняка: сегодня, когда он выйдет из воды, то прочувствует то же, что и она накануне. Да-да. А она ни в чем себе не откажет.

«Бог Смерти» неспешно наслаждался прохладой и, кажется, знал о ней – о тайном присутствии в кустах девчонки, – так ей чудилось.

Сброшенные штаны белели на берегу кляксой; рядом, наполовину утопленный в песок, стоял шампунь; время от времени, когда пловец нырял, над водой на секунду показывался голый зад.

Он дразнит ее?

Хотелось стонать.