Отличная жизнь. Можно сказать прекрасная.
Он привез ей две новых юбки и блузки – Алька радовалась.
И радовалась вдвойне, потому что он сделал это сам, без намеков и напоминаний, без строчки в списке между продуктами.
Она порхала; значит, думал о ней, помнил, размышлял, заботился, как умел. И почему-то больше совсем не рычал. С тех пор как представился на крыльце, просто бросал на нее мрачноватые взгляды, отвечал односложно, но больше не грубил и не хамил – подальше не отсылал и «валить» не приказывал.
Да она, в общем, и не лезла. Нет, вовсе не забыла о нем – продолжала каждый день укутывать «Бога Смерти» любовью, напитывала его энергией нежности, – а сама (благо никто не видел), втихаря наблюдала за ним.
И с каждым днем все больше маялась.
Дело в том, что окно ее спальни оказалось ближе всех к тому месту, где шла стройка, и, если спрятаться за занавеской, было хорошо видно не только сарай, но и самого «строителя» – обнаженного по пояс мужчину. Мужчину, с бугрящимися мышцами, лоснящейся от пота кожей, с рельефно выступающим при каждом взмахе топора прессом.
Алеста отчего-то закусывала губу, когда смотрела на него.
Сначала она думала, что виной всему простое любопытство – ну, не видела она раньше таких… красивых экземпляров, они ей попросту не попадались (и уж точно не полуобнаженные). Те, что у Хельги в «загоне» – не в счет: им специально не позволяли «раскачиваться», потому что, как писали учебники по социальному женскому праву, «так безопаснее».
Да, безопаснее. Наверное.
А вот с буграми на плечах и опаснее, и внушительнее и завораживает куда сильнее.
Вот и получилось, что вначале она посвящала разглядыванию приковывающего внимание могучего торса по минутке в перерывах, потом по две между перерывами, потом и сама не заметила, как засмотрелась – «залипла» на зрелище, как муха на клейкую ленту.
Ох, Ташка бы возрадовалась – наконец-то, Альку проняло! Подруга бы прыгала вокруг и радостно смеялась, а Аля бы смущенно поджимала губы – да уж, проняло, – что есть, то есть. Где это видано, чтобы она (она!) и на мужчин засматривалась? Всегда чинная, всегда спокойная и уравновешенная, всегда, как дразнила Ташка, «ледяная».
А вот вам и не ледяная. Иначе с чего бы каждый раз при взгляде на сильные пальцы и запястья в груди теснило, а дыхание сбивалось?
Совсем как теперь, когда она вновь таилась за занавеской в душной комнате, вместо того, чтобы идти на кухню, раскладывать еду по тарелкам. Резвилась в мужских пальцах пила, перекатывались на спине мышцы, кончик хвоста, мокрый от пота, завивался мелкими колечками – она до сих пор помнила ощущение тяжелых густых волос на своих ладонях.
Широкие плечи, жилистая талия, мощные (даже отсюда видно, даже под джинсами) ноги – при взгляде на знакомую фигуру и черты лица у Альки почему-то сладко тянуло живот, а мысли путались.
Она хотела его.
Эту, поначалу показавшуюся ей безумной мысль она приняла не сразу, а после шока, который прошел далеко не сразу, – она хотела этого мужчину, Баала, хотела как женщина. Коснуться его, обнять, почувствовать на себе его руки. А потому пряталась и не показывалась ему на глаза – боялась, что тот заметит на ее коже испарину и то, как блестят при виде него ее глаза.
И, в конце концов, хотеть мужчину – это ведь нормально? Ей двадцать два года, а она еще никогда никого… не хотела. И захотела – да – в таком вот странном месте и такого странного человека – что ж теперь, вновь отмахиваться от желаний?
Удручало другое: Алька на «Бога Смерти» смотрела, а тот на нее нет. Как на гостью – коротко, – да, а вот как на женщину…
К вечеру она приняла странное решение – нужно это исправить. Если уж интерес проявился у нее, нужно, чтобы интерес к ней проявился и у Баала.
А иначе она попросту сгорит, не дождется, пока пройдут две недели.
Через час натужных размышлений явилась и нужная мысль.
Он как раз собирался заканчивать на сегодня – стоял и смотрел на кипу обрезков и опилок: сжечь или выкинуть? Или же пустить на заделку щелей? А, может, на декоративное покрытие? С каких пор ему вообще интересно декоративное покрытие?
Когда сзади послышались привычные легкие шаги, даже не обернулся, не отвлекся от размышлений.
– В баке вода кончилась.
– Долго плескалась? – спросил на автомате.
– Не долго, как обычно. Стирала только.
Баал обернулся. И замер. Алеста стояла непривычно голой (или же так ему показалось): с мокрых волос стекала вода, влажная юбка липла к бедрам, а верхнюю часть туловища вообще не закрывало ничего, кроме прижатого к груди… кхм… грудям… кома сырого белья.
– Стирала…
На мгновенье он забыл, что собирался сказать, и вообще не вспомнил, что полагалось говорить в таких случаях. Бак? Вода? Глаза скользили по ее лицу – розовому от мыла, без грамма косметики, но оттого не менее красивому, – по покатым плечам, тонким, но не тощим рукам, по прижатым одеждой полукружьям грудей – еще бы сантиметр вниз, и открылись бы соски…
– Вода … – про что это он? Ах да, – насос слабый. Теперь жди, пока бак наберется заново.
Давно бы его сменить – этот насос, – вот только кому оно надо было? Сам он мылся в простенькой, приделанной к боковой стене хибары душевой от силы пару раз в год, потому и не потрудился обзавестись ни автономной котельной, ни нагревателем, ни нормальной системой подачи воды.
– Я не домылась.
– Быстрее надо было.
Кажется, он отвечал на автопилоте; взгляд против воли продолжал ощупывать ее фигуру – по ощущениям куда более голую, нежели если бы она вообще стояла без одежды. Сквозь мокрую ткань юбки он никак не мог разглядеть очертания трусиков – они вообще на ней были? И еще это тряпье спереди, вздымающее полушария куда лучше корсета. А там было что вздымать…